— Здесь есть еще кто-нибудь? Какой-нибудь слуга или пленник, который может знать, куда отправился Сен-Себастьян?

Кассандра молча раскачивалась из стороны в сторону, морщась и еле слышно постанывая.

— Нет… они все ушли… хотя… подождите… Конюшня… Маркиза увели на конюшню… Там может быть кто-то еще…

— Хорошо. Вы очень помогли мне, мадам. Сен-Жермен взял руки Кассандры в свои, отметив их неестественный холод.

— Теперь я хочу, чтобы вы меня выслушали. Мне необходимо уйти, чтобы не упустить время. Вы останетесь здесь, но за вами придут. Вам не нужно бояться.

Он наклонился к ней.

— Сейчас вы отдохнете мадам, ведь вы так устали. Вы уснете спокойно и будете спать, забыв о своих страхах. Теперь спите.

Граф положил ей на веки свою небольшую ладонь, и те покорно закрылись. Когда он встал, чтобы уйти, дыхание женщины сделалось ровным. С ней все будет в порядке, пора задуматься о другом.

Сдернув с окна пару вельветовых штор, Сен-Жермен накрыл ими останки Жервеза и малого в ливрее слуги.

Соблюдая все меры предосторожности, он прокрался к конюшне. Ворота ее были открыты, лошади нервно топтались в стойлах. Сен-Жермен положил руку на бок большого чалого мерина. Животное перебирало ногами, прижав уши к холке и выворачивая белки перепуганных глаз. Все попытки его успокоить оказались напрасными. Чалый не унимался, косясь на приоткрытую дверь кладовой.

Едва увернувшись от удара копытом, граф поспешил туда.

В небольшом помещении, озаряемом слабым светом единственного светильника, вкусно пахло седельной кожей. Сен-Жермену всегда нравился этот особенный аромат. Но отдать ему должное сейчас было никак невозможно. Мешало недвижное тело, свисающее с оглобли, переброшенной через потолочные балки. Граф беззвучно присвистнул и зашагал к несчастному, надеясь, что тот, вопреки всяческой логике, все еще жив.

Лицо пленника, искаженное смертными муками, было лицом Ле Граса.

Маг шевельнулся, в горле его что-то забулькало, оглобля качнулась. Многочисленные ожоги на изувеченном теле сказали графу о многом, из страшных ран сочилась темная кровь.

Сен-Жермен замер посреди кладовой. Маг, кажется, испугался. Пусть успокоится, иначе от него ничего не добьешься.

— Ле Грас, — сказал он через минуту. — Вы меня узнаете, Ле Грас?

Ле Грас захныкал.

— Ле Грас, куда они подевались? Где Сен-Себастьян?

— Я все сказал… не надо меня больше мучить…

— Вас больше не тронут, — морщась, пообещал Сен-Жермен. — Ле Грас, я — князь Ракоци. Вы меня узнаете? Отвечайте же, где Сен-Себастьян?

Ле Грас уставился на стоящего перед ним человека. В глазах его промелькнула искорка узнавания.

— Сен-Жермен, — шепнул он одними губами. — Найдите их… Сен-Жермен…

Шепот его перешел в хрип, и маг потерял сознание. Тело страдальца обмякло и словно бы стало длинней.

Сен-Жермен постоял с минуту, сжимая в бессильной ярости кулаки. Ждать было нечего, маг уже не очнется. Сен-Себастьян выиграл, ушел, ускользнул. Он повернулся и зашагал к выходу из кладовой, пытаясь смириться с горечью поражения. Ле Грас его явно узнал, он мог бы успеть что-то ему сказать, если бы вдруг не расхныкался так некстати. Сен-Жермен… Найдите их… Сен-Жермен…

Стоп! Тень, продвигавшаяся к воротам конюшни, внезапно застыла на месте. Ле Грас несомненно узнал его, но ведь он не знал его светского имени! Он видел перед собой князя Ракоци, а вовсе не Сен-Жермена! И значит, шепот его означал что-то другое, указывая не на имя, а на название. Пятачок между церковью Сен-Жермен-де-Пре и одноименным бульваром назывался Ле Фобург Сен-Жермен, а самым удивительным в этом открытии было то, что отель «Трансильвания» располагался именно там.

Граф помедлил мгновение и побежал к парку, где ожидал его застоявшийся берберский скакун.

* * *

Письмо графа де Сен-Жермена к своему слуге Роджеру, написанное по латыни.

Доставлено в 2 часа пополуночи.

5 ноября 1743 года.

Отбери двух надежных слуг и отправь их в особняк Сен-Себастьяна. Его владелец в отлучке, а сам я занят делами, с которыми необходимо покончить. Можешь послать туда также Доминго-и-Рохаса. Он понимает в медицине и травах. В кабинете, который легко найти по выбитому окну, находится служанка мадемуазель де Монталье Кассандра, жестоко избитая, но живая. Ей надо помочь. Там же, прикрытые занавесками, лежат два мертвеца — граф Жервез д'Аржаньяк и какой-то лакей. О них тоже следует подобающим образом позаботиться.

По это не все. В кладовой на конюшне томится подвешенный за локти Ле Грас. Судя по его виду, Сен-Себастьян применял к нему щипцы Торквемады. Если он еще жив, пусть Доминго посмотрит, что можно сделать, чтобы облегчить его страдания.

Помни, время не ждет, а потому постарайся действовать порасторопней.

У меня есть все основания опасаться, что Сен-Себастьян скрывается либо в подземельях под нашим отелем, либо в катакомбах под церковью Сен-Жермен-де-Пре. Впрочем, в последнем я сомневаюсь, ибо земля там все еще свята.

Так что тебе во избежание лишней огласки следует удалить из здания всех гостей и рассчитать приходящих слуг. Скажи, что дом заражен (это отчасти верно).

Не пытайся мне помогать. Собери наши вещи и ожидай меня возле кареты, которую уже должен приготовить Эркюль. Ты больше нужен мне наверху, а не внизу. Помни об этом.

И еще. Помоги Саттину и другим благополучно выбраться из отеля. Али им повозку, чтобы они вывезли все, что нужно, и тигль. Открой этим людям, в пределах разумного, правду. Они, если останутся, рискуют оказаться в ловушке.

Если мы больше не встретимся, ты знаешь что делать. Проследи, чтобы место моего погребения оформили как я повелел.

Сен-Жермен

(оттиск личной печатки)

Своды туннеля были влажны, ноги идущих скользили по слизи, в ноздри им ударяла жуткая вонь.

— Не уроните его! — крикнул Сен-Себастьян.

Эшил де Кресси, подпиравший плечи недвижного пленника, тяжко вздохнул:

— Зачем вы дали ему наркотик? Можно ведь было просто связать его, а шел бы он сам.

— И попутно нашептывал вам комплименты на ушко?

Голос барона сделался ядовито-слащавым.

Эшил расхохотался.

— Вы бы послушали его в кладовой. Теряя свою невинность, маркиз весьма сокрушался! И проклинал, представьте, больше себя, чем меня!

Де Ле Радо, державший маркиза за ноги, заметил с неодобрением:

— Кое-кому хорошо хвастать своей удалью, особенно когда она никому не видна.